В. Ф. Чешко Август 48 Урок

В.И.Глазко, В.Ф.Чешко

Август – 48

Уроки прошлого

(научное киллерство, к истории советской генетики, к феномену распада СССР)

Монография

Москва

Издательство

РГАУ−МСХА им. К.А. Тимирязева

2009

УДК 575(091)

ББК 28.04Г:63.3(2)631-361

Г52

Глазко В.И, Чешко В.Ф.

Август – 48. Уроки прошлого. (научное киллерство, к истории советской генетики, к феномену распада СССР)М.: РГАУ−МСХА им. К.А. Тимирязева, 2009. 441 с.

Монография представляет собой попытку сравнительного систем­ного исследования генезиса феномена политизированной науки, прежде всего, на примере так называемой «мичуринской генетики и советского творческого дарвинизма». Авторы приходят к выводу, что факторы, приведшие к взлету (очевидно, и к падению) Трофима Лысенко носят долговременный характер и отражают специфику конкуренции между школами и группировками научного сообщества в тоталитарной социальной среде. Выявлены особенности функционирования механизма селекции научных гипотез, школ и направлений в условиях советского политического режима. В соответствии с предлагаемой концепцией политизация науки не является, однако, уникальным атрибутом тоталитарных политических режимов. Погром классической генетики в бывшем СССР есть экстремальное проявление процессов взаимодействия между наукой, обществом, политикой, характерных для любого общества и любой политической организации. Используется ряд неизвестных или малоизвестных материалов архивов Саратова, Киева, Харькова.

Для специалистов в области истории и философии науки, генетики и селекции, эволюции.

ISBN 978-5-9675-0337-5 © Глазко В.И., Чешко В.Ф. 200

© ФГОУ РГАУ− МСХА им. К.А.Тимирязева

© Издательство РГАУ− МСХА им. К.А.Тимирязева

Предисловие

Основой жизни современного общества является развитие науки и технологии, и это – основа стратегии выживания человечества. Наука - есть способ приобретения объективных знаний о Природе, Обществе и Человеке, для разработки способов целенаправленной деятельности по их преобразованию, это её главная задача. В жизни современного человека и общества наука и созданные на ее основе технологии играют совершенно особую формообразующую роль. Будущее любого государства определяется, в конечном счете, тенденциями развития современной науки и технологии. Т.е. совокупностью материальных и духовных образований, процессом становления человеческого общества и его результаты. В основе развития лежит непрерывный расширяющийся и углубляющийся процесс преобразования природы, создаваемыми на основе развития науки технологиями. Возможно, это один из альтернативных путей эволюции культуры, реализовавшийся в Европе и Северной Америке и постепенно распространяющийся на остальную часть Ойкумены - области проживания человечества), вытесняя локальные культурные типы.

Обращаясь к ретроспективному анализу XX столетия, можно обнаружить, что противостоявшие друг другу две мировые системы в своих глубинных чертах представляли собой, по существу, разновидности одного и того же индустриального общества. «Слабым звеном» для устойчивости социальной организации в СССР оказался не столько соци­ализм, как общественный строй, сколько сам человек. Крушение социализма и СССР это показало. Наш человек легко отказался от социализма, а перед эти от трехстолетней истории Романовых и христианства. Заодно и от СССР, легко прельстился снова капитализмом, несмотря на то, что в социаль­ной сфере, социалистического было всего больше. Управление в стране было командно-административным, и занимался им особый чиновничий слой. Система управления была построена на прин­ципах единоначалия и неукоснительного исполнения прика­зов сверху, а широкие слои трудящихся часто выступали в роли наемной рабочей силы.

Бесконечные реформы и революции в России, невзирая на гигантские потери для страны, - это исторический факт. Пос­ле каждого социального потрясения большинство вновь задаются вопросом: почему в России всё именно так?

Отечественной науке в социальном и чисто научном плане повезло и не повезло одновременно. С одной стороны, представители «советской» (т.е. российской, украинской и проч.) научной школы имеют международно признанный приоритет в формировании ведущих в настоящее время научных направлений и областей, имеющих воистину судьбоносное значение для будущего техногенной цивилизации. СССР стал сверхдержавой, начиная с первого спутника, и центром притяжения всех сил человечества, которым капитализм не был близок. Советская политическая элита получила воз­можность объявить свою систему единственно правильным социализмом - победившим, реальным, зрелым и т. п. Поражение социализма, как и торжество капитализма, — факт. И очень важно разобраться в происшедшем, в том, почему в данный социа­лизм уступил момент капитализму. Правда, при этом стоит оговориться: не про­сто капитализму, а глобализированному финансовому капи­тализму, располагающему эффективно действующим управ­ляющим центром.

Достижения науки в СССР, например в биологии, определили лицо современного мира: «зеленой революции» и генных технологий (Н.И.Вавилов), молекулярной генетики и генной инженерии (Н.К.Кольцов и Н.В.Тимофеев-Ресовский), синтетической теории эволюции (С.С.Четвериков и Ф.Добржанский), социобиологии и эволюционной психологии (В.П.Эфроимсон и С.Н.Давиденков) и т.д., и т.п.

С другой, находясь в периоде стремительного роста и развития, генетика в СССР стала одной из первых «репрессированных слоев науки», ее адепты  растреляны, репрессированы, лишились возможности заниматься в этой области, покинуть Родину...

Генетика была и первой «реабилитированной наукой», чья трагическая судьба стала достоянием гласности. Но произошло это в условиях, когда публично сказать всю правду о причинах этой трагедии в СССР было невозможно. Когда же такая возможность представилась, новые социальные бури создали впечатление, что все это имеет чисто исторический, локальный интерес, и с падением коммунистического режима полностью потеряло актуальность  как для России, так и всего остального мира.

На наш взгляд это неверно. Именно сейчас пришло время проанализировать не эмоционально-этическую и конкретно-фактографическую, а социально-историческую и социально-философскую стороны процесса политизации современной науки. Этот процесс в начале ХХ века породил доктрину «классовой» (пролетарской) науки и сделал возможной карьеру Трофима Лысенко, которой не должно было быть по определению, но которая, тем не менее, была. Феномен «мичуринской агробиологии» как предмет объективного системного исследования имеет определенные преимущества в сравнении с биополитологическими конфликтами конца прошлого  начала нынешнего веков. Последние еще не исчерпали себя и поэтому вызывают сильную эмоциональную реакцию и исследователя и общественного мнения. К тому же общие тенденции взаимодействия науки, идеологии и политики в современном гражданском обществе дают «смазанную» картину происходящего. Их мониторинг в этом слтучае позволит прогнозировать возрастание степени социального риска до опасного предела только тогда, когда она достигнет зоны бифуркации.

Знакомясь с генезисом так называемой «пролетарской науки» в СССР, сразу же наталкиваешься на несколько парадоксов. Прежде всего, в своих конкретных проявлениях (в том числе, печально известных «мичуринской агробиологии и советском творческом дарвинизме», привлекших в свое время наибольшее внимание и любопытство и на Западе и в СССР) она зачастую не только не могла опереться на высказывания К.Маркса, Ф.Энгельса и В.Ленива по философским вопросам естествознания, но иногда и прямо им противоречила. В ходе «научных дискуссий» (на знаменитой IV сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 г., в частности) отдельные смелые представители акдемической науки, такие как Немчинов, И.А.Рапо­порт, И.М.Поляков, Б.М.Завадовский и другие, считавшие себя диалектическими материалистами и ленинцами прямо указывали на эти несоответствия. Современные исследователи в принципе сог­ласны с этим утверждением. Адепты «пролетарской науки» остава­лись глухи к подобного рода логическим неувязкам.

Нельзя, однако, избавиться от ощущения, что активная под­держка партийно-государственным аппаратом Т.Д.Лысенко, В.Р. Вильямса и т.п. «лидеров» советской науки проистекала из последовательного применения некоей философской методологи­ческой концепции, которую идеологи и представители госу­дарственной власти отождествляли с марксизмом-ленинизмом.

С другой стороны, и В.И.Ленин, и другие руководители страны на протяжении десятилетий выдвигали требование единства теоретического научного знания и практических хозяйственных и социальных нужд, признавая одновременно абсолютную необходи­мость фундаментальной науки с точки зрения стратегических по­литических задач строительства социализма и коммунизма. Одна­ко, вместо гармоничного развития «чистых» и прикладных иссле­дований произошло, в конечном счете, нечто противоположное – авторитет теоретической науки, не имеющей очевидного и не­посредственного выхода в практическую жизнь, был скомпрометирован; в системе «теоретические исследования – прикладные раз­работки – технология» появились симптомы антагонизма между от­дельными ее элементами.

И, наконец, согласно официальной доктрине, наиболее от­четливо сформулированной В.И.Лениным, «пролетарская культура» и соответственно науки есть закономерный результат развития мировой культуры, ассими­лирующий из нее все самое ценное. Но, как показало время, со­ветская наука оказалась боковым ответвлением эволюции мировой культуры. И это естественно, потому что партия требовала отпредставителей науки "определиться, за они или против, потому что другого ответа здесь нет и быть не может"

Для неё оказалось очевидное стремление к самоизоляции и неспособ­ностью, несмотря на политическую трескотню, к практическому использованию в технологии опыта, осно­ванного на развитии фундаментальной и прикладной науки за ру­бежом. И самое страшное равно выраженная тенденция к отторжению собственных наиболее опережающих средний уровень достижений. Судьба советской генетической научной школы наибо­лее яркий пример подобного рода (к сожалению, не единствен­ный).

Ка­ковы были основные принципы советской концепции государствен­ного управления наукой и внедрения ее достижений в практику и как они соотносились с исходными представлениями основополож­ников марксизма, с одной стороны, и с привнесенными извне сте­реотипами массового сознания, с другой. Каковы бы ни были мо­тивы, определяющие поведение государственных деятелей послере­волюционных лет. Они, манипулируя сознанием и деятельностью масс, они были вынуждены обращаться к марксистко-ленинской доктрине. В результате, резкое расхождение между ее официально объявленными (по крайней мере, во многих случаях – искренне) целями и конечными практическими результатами, затруднявшими, в частности, внедрение научно-исследовательских разработок в производство.

Капитализм, в в этом отношении, оказался сильнее. Возможно, это и так, но мне думается, что он просто оказался ближе к человеческому фактору в дарвинском смысле, то есть ближе к природе челове­ка. Потому и выиграл. В отличии от социализма, капитализм, ничего особенного от человека по сути, не требует. Это естественно, поскольку сам капитализм не может до конца последовательно опираться на нрав­ственные нормы, для которых, кстати, закон просто и не ну­жен. Капитализм построен на индивидуальном соревновании, борьбе за личное благополучие, что, конечно же, далеко не всегда согласуется с нормами морали — отсюда лишь соблюдение вне­шних норм общежитейского приличия и необходимого для жизни социального порядка.

Сохранилось не так много свидетельств о творчестве ученых в СССР. Судьба оказалась к ним жестокой и несправедливой. Значительная часть документов, касающихся деятельности ученых, была безвозвратно утрачена, а та, что имеется, остается по-прежнему неполной и запутанной. Для уточнения и восстановления исторической правды требуется еще очень большая работа.

Тем не менее, проанализировать и рассмотреть прошедшего – весьма полезно. Работа над ошибками полезна всегда. На этом пути есть шанс сохранения страны, науки, культуры. Можно предположить, что, начиная с XX1 в., единственный путь не превратиться в деградирующее в культурном и научном отно­шении «дополняющее пространство», заключается в том, чтобы найти и защитить приемлемый для собственной науки и культуры про­ект развития. Однако для этого необходимо вернуться назад и попытаться проанализировать работы отечественных ученых, которые жили и предлагали другие пути, отвергнутые государством.

член-кор., проф., д.э.н.

В.М. Баутин

Глава 1. Феномен лысенковизма, феномен которого не должно быть

Один из первых (и наиболее последовательных) вариантов концепции «пролетарской науки» как особой ее формы, противопо­ложной буржуазной не только по методологическим основам, но и по своему содержанию, сформулировал А.А.Богданов в 1918 г. Для обоснования классовой природы науки (одного из элементов куль­туры) он вынужден был проигнорировать собственно его духовное, интеллектуальное содержание. Если «наука, – как утверждал А.Богданов, – есть орудие организации общественного труда» [32,Богданов А., 1924], а, следовательно, и «орудие организации сил для победы в социальной (классовой) борьбе» [33,Богданов А., 1924], то пролетарской по его определению является «наука, воспринятая, понятая и изложенная с его (пролетариата) жизненных задач, наука, организующая его с классовой точки зрения, способная руководить вы­полнением его силы для борьбы, победы и осуществления социального идеала» [34,Богданов А., 1924]. Выдвигая идею демократизации и со­циализации науки, А.А.Богданов делал отсюда вывод о необходи­мости пересмотра доставшейся по наследству от буржуазного об­щества науки, как но» содержанию, так и по форме изложения [35,Богданов А., 1924]. Несмотря на то, что взгляды А.А.Богданова резко критиковали В.И.Ленин, Н.И.Бухарин, не говоря уже о представителях послереволюционной, «сталинской» интеллигенции, основные черты этой концепции, прежде всего – инструментально-прагматический подход к науке, научному сообществу и его отдельным членам, достаточно хорошо характеризуют основные черты взаимоотношений науки, как социального института с иными элементами социальной организации СССР. (Любопытна перекличка некоторых постулатов А.А.Богданова и положений разрабатываю­щейся в 70е годы на Западе гипотезы «финализации науки», о ко­торой будет сказано ниже). В дальнейшем мы попытаемся просле­дить, насколько эффективным оказался этот подход с точки зре­ния практического использования результатов развития фундамен­тальной науки.

Историография этого вопроса чрезвычайно обширна, даже если не принимать во внимание огромного числа апологетических советских источников 1929-1965 (отчасти и более поздних) г.г. [474,Поповский А., 1948; 604, Фиш Г., 1946]. (Сам по себе этот материал представляет зна­чительную ценность с точки зрения социальной психологии и истории современного мифотворчества) – Весьма подробно изучена фактографическая сторона истории «биологических дискуссий» в СССР 30-60х годов [671,Ashby E.,1947; 693,Dobzhansky Th., 1952; 533,Сойфер В.Н., 2002; 161,Грэхэм Л.Р., 1991; 323,Левина Е.С., 1999; 404,Колчинский Э.И. (ред.), 1997; 15,Бабков В.В., 1998; 739,Matalova A. et al., 2004], то же самое касается биографий представителей «мичуринского» [383,Медведев Ж., 1993; 721,Joravsky D., 1970] и «формаль­но-генетического течений в советской биологии» [14,Астауров Б.Л. с соавт., 1975; 26,Бахтеев Ф.Х., 1987; 476,Поповский М.А., 1991; 392,Медведев Н.Н., 1978; 17,Бабков В.В. с соавт., 2002; 657,Шноль С., 1997]. Существует обширная мемуарная литература [183,Дубинин Н.П., 1973; 8,Александров В.Я., 1993; 29,Берг Р.Л., 1989; 424,Никоро З.С., 2005]. В глубокой и обстоятельной монографии В.В.Бабкова [16,Бабков В.В., 1985] на широком научном и культурном фоне исследуется история становления внесшей заметный вклад, а развитие мировой науки московской школы эволюционной генетики, у истоков которой сто­яли Н.К.Кольцов и С.С.Четвериков. Подробному анализу подверг­лись [161,Грэхэм Л.Р, 1991; 718,Joravsky D., 1961; 726,Lecourt D, 1977; 761,Regelmann J.-P., 1980; 607,Фролов И.Т., 1988. 416 с.; 28,Беляев Д.К. с соавт., 1977; 267,Колчинский Э.И., 2000] философские аспекты «мичуринской агробиологии» и «пролетарской науки», в целом.

В целом, можно выделить несколько подходов к решению этой задачи. Среди советских авторов по вполне понятным причинам достаточно большой популярностью пользовались два предположе­ния. Первое одной из основных причин успеха «мичуринской агро­биологии», например, считает психологические особенности И.В.Сталина и Т.Д.Лысенко [185,Дубинин Н.П., 1990; 187,Дубинин Н.П,, 1992]. Необходимость учета лич­ностных характеристик советских государственных лидеров и де­ятелей «пролетарской науки» не подлежит сомнению. Достаточно упомянуть о явной перекличке цитат из статьи И.В.Сталина «Анархизм или социализм», опубликованной на грузинском языке в 1906 г. и вошедшей впоследствии в первый том его собрания со­чинении, и позднейших высказываний Т.Д.Лысенко [432, 558]. как заметил еще Т.Добржанский, взгляды Т.Д.Лысенко на наследствен­ность повторяют ламаркистские концепции конца XIX века [693,Dobzhansky Th., 1952]. Очевидно, сведения по биологии были почерпнуты И.В.Сталиным из публикаций того «е периода, когда ламаркистская реакция на дар­винизм достигла своего апогея, в результате чего у него и мог­ло сложиться впечатление, что «теории ламаркизма уступает место неодарвинизм».

Однако по справедливому замечанию Л.Грэхэма делать далекоидущие выводы на основании единственной фразы, написанной И.В.Сталиным в молодости не корректно. Альтернативная точка зрения В.И.Сойфера на наш взгляд аргументируется не совсем убедительно. В высказываниях И.В.Сталина по поводу столкновения «мичуринцев» и «вейсманистов-менделистов-морганистов», как мы увидим, превалируют не теоретические, а прагматические мотивы. Ему казалось, что Т.Лысенко способен решить продовольственную проблему, саботируемую его противниками. Научный багаж, накопленный Сталиным в юности, вряд ли может служить основной причиной подобной убежденности, хотя его, конечно, необходимо учесть.

За­метим, к тому же, что вождь «мроичуринской агробиологии» пользо­вался не меньшей поддержкой Н.С.Хрущева.

Еще одну причину победы Т.Д.Лысенко в советское время связывали с идеологи­ческими ошибками и «уступками идеализму» ведущих «формальных генетиков», что вызвало соответствующую реакцию коммунистического руководства [186,Дубинин Н.П., 1990]. Однако предположение об антагонизме между отдельными высказываниями А.С.Серебровского, Н.К.Кольцо­ва и других менделистов и диалектическим материализмом убеди­тельно опровергается Д.К.Беляевым и П.Ф.Рокицким [28,Беляев Д.К. с соавт., 1977].

Периодически в развитии любой научной дисциплины наступает время, когда новые необъяснимые в рамках существующей теории факты накапливаются значительно быстрее, чем ранее, для их объяснения приходится прибегать к гипотезам, которые логически несовместимы с данной парадигмой, противоречат ее основным исходным постулатам. Возникает своеобразная «кризисная ситуация». Признаками такого кризиса являются:

1. необходимость теоретического осмысления нового эмпирического материала;

2. накопление логических противоречий внутри научной теории;

3. радикальный пересмотр основных представлений о природе.

Разрешение кризиса в науке – научная революция, т.е. смена научной парадигмы. Достаточно часто исходный пункт научной революции – отдельное научное открытие (квантовый характер излучения, постоянство скорости света, выяснение молекулярной структуры ДНК и т.п.), вызвавшее последовательность событий, приводящих к коренным изменениям в научной картине мира. Но, в СССР научнойреволюции не случилось.

В Западной историографии, особенно в публикациях, на­писанных по горячим следам событий 40х – 50х годов [713,Hudson P.S. et al., 1946; 671,Ashby E., 1947; 793,Zirkle C., 1949; 792,Zircle C., 1956], тезис о существовании особой формы науки – пролетарской – излага­ется зачастую без каких либо оговорок, а сам Т.Д.Лысенко объ­является сознательным фальсификатором. (Этой точке зрения противоречит, по мнению Н. Ролл-Хансена интерес, проявленный как советскими, так и западными специалистами к его первым публи­кациям по теории стадийного развития растений [765,Roll-Hansen N., 1985]). Столь же безоговорочно делается вывод о непосредственной связи отрицательных последствий становления «пролетарской науки» с философией марксизма. Концепция «двух наук» не потеряла своих сторонников и позднее. По давнему утверждению Дианы Пол [750,Paul D.B., 1979] тео­рия буржуазной и пролетарской науки присуща российскому вари­анту марксизма, однако, если В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий в своей практической деятельности ограничивали сферу его применения гуманитарными дисциплинами, то другие русские марксисты (к их числу она относит А.А.Богданова, Н.И.Бухарина и А.А.Жданова) распространяли принцип партийности науки и на естествознание. При этом, по ее мнения доктрина классовой природы науки не за­висела от веры в объективное отражение законами диалектики закономерностей развития природы, а базировалась на представле­ниях о функциях науки в социальной и культурной инфраструктуре [750,Paul D.B., 1979].

В то же время Д. Джоравски [719,Joravsky D., 1961] Л.Грэхэм [160,Грэхэм Л.Р., 1991], В.Сойфер [533,Сойфер В.Н., 2002] и Н.Ролл-Хансен [765,Roll-Hansen N., 1985] отрицают реальность существова­ния особой формы науки в СССР, выводя закономерности генезиса «пролетарской науки» из взаимодействия науки, как социального института, с иными элементами тоталилитарной социополитической организации. В конечном итоге делается вывод о тоталитарном политическом режиме как основной причине возникновения идеологизированной науки вообще и «мичуринской генетики» в частности. После распада СССР эта точка зрения, получившая хождение в диссидентской среде доминирует и среди отечественных историков [544,Сорокина М.Ю., 1997].

Наиболее близко к позициям, отстаиваемым в настоящем исследовании, приближается концепция Л.Грэхэма, утверждавшего, что сущность «пролетарской науки» заключается в «бракосочетании централизо­ванного политического контроля с системой философии, которая претендовала на универсальность» [158,Грэхэм Л.Р., 1991].

Тенденция рассматривать социальные, эпистемологические и генетико-эволюционные процессы как гомологичные, некие общие закономерности приобрела в последние десятилетия значительную популярность. По крайней мере, сходные в некоторых основополагающих чертах концепции развивают как специалисты в области философии и социологии науки (Д.Кемпбелл, К.Поппер, С.Тулмин), так и известные биологи и генетики (Р.Докинза, К.Ло­ренц) и физики (И.Пригожин). Эвристические возможности такого подхода по нашему мнению наиболее адекватна интересующей нас задаче. Если воспользоваться моделью «концептуальных популя­ций» С.Тулмина [583,Тулмин С., 1984], «научная революция» оказывается эквива­лентной резкому изменению популяционной структуры, ведущего к распаду исходной популяции на две генетически изолированных и последующему вытеснению одной популяции другой. Такой процесс «концептуального видообразования» мог бы осуществляться либо по типу квантового видообразования, когда две парадигмы изна­чально несопоставимы друг с другом (к этому варианту приближа­ются взгляды Т.Куна [320,Кун Т., 1977]), либо в соответствии с механизмами симпатрического видообразования и постепенного нарастания структурных отличий (более соответствующих идеям С.Тудмина). В этом смысле история «мичуринской генетики» представ­ляет собой достаточно редкий пример, когда изменения экологи­ческой обстановки (иными словами, социального контекста) раз­вития науки повлекли за собой локальное вытеснение в целом ку­да более эволюционно прогрессивной концепции прежней, «стреми­тельно приближающейся к полному исчезновению из популяции.

Характер влияния, ведущего к деформациям стандартных верификационных процедур социального контекста на структуру «концептуальных популяций» может быть двоякого рода. В случае относительно мягких форм социального давления и возможности финансовой поддержки многих альтернативных концепций (r-отбор) может наблюдаться резкое возрастание числа гипотез и разрабатывающих их научных группировок. Нечто похожее произошло с экзобиологией в 60-е годы. Случай «мичуринской агробиологии» в СССР описывается иной моделью – жесткий политический и административный контроль (К-отбор), который может привести к быстро прогрессирующему обеднению «концептуального фонда» (по аналогии с генофондом). Соответственно этому адаптивная стратегия Т.Л.Лысенко была рассчитана на эксплуатацию существующей политической среды и оказалась более адекватной в конкретной «экологической обстановке» (социальном контексте) по сравнению со стратегией и исследовательской программой Н.И.Ва­вилова (максимальное использование научного потенциала для оп­тимизации экономической ситуация в стране). Успешной она была пока характеристики существующей государственной машины оставались константными и имелись необходимые для нормального функционирования науки экономические резервы. Однако «Мичу­ринская биология» предлагала только имитацию или эрзац реаль­ного решения технологических и экономических проблем. Резуль­татом стало разрушение благоприятствующей им социальной среды. Таким образом, анализ закономерностей отбора и элиминации научных школ и направлений, составивших ядро «пролетарской на­уки», равно как и социально-психологические последствия ее ут­верждения должен учитывать крайне жесткий контроль науч­но-исследовательской Деятельности. Если продолжить популяционно-генетическую аналогию, то можно сказать, что мы имеем дело с «эволюцией, направляемой волей человека» (Н.И.Вавилов), т.е. с селекцией. Понимание закономерностей развития науки в СССР и постсоветских государствах означает реконструкцию образа предполагаемого результата государственного вмешательства (са­мого по себе также эволюционировавшего), критериев и методов отбора научных группировок и теоретических концепций. (В такой формулировке эта задача становится однотипной с разрабатывае­мыми эволюционной экологией и биоценологией вопросами влияния различных биотических и абиотических факторов на генетическую структуру популяций и филогенез). Иными словами, методологи­ческие аспекты генезиса доктрины «классовой науки» и последствий ее осуществления на практике могут быть раскрыты с помощью системного исторического анализа. Необходимо учесть влияние на прикладное использование фундаментальной науки в технологии и экономике трех комплексов взаимосвязанных социальных факторов – философии марксизма, централизованного государственного контроля над развитием науки и в значительной мере обусловленной ими трансформации менталитета, как самого научного сообщества, так и других слоев населения, касавшейся мифологизации представлений о социальной роли и возможностях науки в решении практи­ческих задач, а также о методологии научно-исследовательской деятельности; динамики развития экономического потенциала и процессов, протекающих внутри собственно науки как социального института. При такой постановке вопроса процессы, приведшие к зарождению и конкретным воплощениям этой доктрины, утрачивают свою уникальность в истории (по крайней мере – качественную), приобретая взамен заметную актуальность.